Читателям предлагается доклад, в котором приводится математическое подтверждение синергии науки и богословия. Посредством множества комплексных чисел автор демонстрирует гармоничный характер взаимодействия науки и богословия в познании человеком видимого творения, а через него и Творца.
Синергия (греч. συνεργία, сотрудничество, содействие; соучастие) — термин свято-отеческого богословия, обозначающий соработничество Бога и человека, со-действие Бога человеку в деле спасения, выражаемое формулой: «Бог спасает нас не без нас».
В названии нашего доклада слово синергия отражает характер взаимодействия науки и богословия в познании человеком видимого творения, а через него и Творца.
Но прежде чем приступить непосредственно к аналогии, необходимо сказать о науке, богословии и познании в целом.
Об истинной науке и подлинном богословии
Предложим две, на наш взгляд, качественные характеристики истинной науки: трезвость и честность.
Трезвость: истинная наука занимается изучением этого видимого мира, сотворённого Богом, а не иллюзий и фантазий, и рáвно не служит удовлетворению человеческих страстей, не является спекуляцией и псевдонаукой (подобно астрологии, оккультизму, эзотерике и проч.).
Честность: истинная наука a priori не отвергает бытие Творца, не «держит истину в плену у неправды» [Рим.1:18][1], напротив, непредвзято рассматривая и постигая видимое творение, восходит к познанию премудрости Непостижимого, премудро всё Сотворившего.
Именно к такой науке относятся новозаветные слова: «То, что можно знать о Боге, явно для них, ибо Бог им явил. Ибо то, что незримо в Нем, созерцается от создания мира чрез размышление над творениями: и вечная Его сила и Божество» [Рим.1:19-20].[2]
Познание сего видимого мира оказывается начальным, гадательным способом богопознания.
Святитель Григорий Нисский в сочинении «О блаженствах», рассуждая о непостижимости Божественной сущности, говорит: «Сей невидимый и неописуемый, в другом отношении бывает видим и постигается. …Ибо, и по видимой во вселенной мудрости можно гадательно видеть Сотворшего всё в премудрости. …Ибо и мудрым века сего доступно может быть по устройству мира постижение превысшей мудрости и силы».[3]
И просвещённый в учениях Ломоносов замечает: «Испытание натуры трудно, слушатели, однако приятно, полезно, свято. Чем больше таинства ее разум постигает, тем вящее увеселение чувствует сердце. Чем далее рачение наше в оной простирается, тем обильнее собирает плоды для потребностей житейских. Чем глубже до самых причин толь чудных дел проницает рассуждение, тем яснее показывается непостижимый всего бытия Строитель. Его всемогущества, величества и премудрости видимый сей мир есть первый, общий, неложный и неумолчный проповедник».[4]
Теперь коснёмся разговора о богословии и отметим его фундаментальный принцип: подлинное богословие сотериологично.
Свято-отеческое богословие чуждо богословствования, богословия ради богословия, оно глубоко сотериологично. И спасение понимается не только в смысле избавления от проклятия, греха и смерти, но и в смысле богоуподобления, обожения, становления сынами Божиими по благодати. Выражением этого является идущая ещё от святого Иринея[5] Лионского († 202) и присущая всей восточно-христианской традиции формула: «Бог стал человеком, чтобы человек стал богом».
Цельность познания: союз науки и богословия
«Создатель дал роду человеческому две книги. В одной показал Свое величество, в другой — Свою волю. Первая — видимый сей мир, Им созданный, чтобы человек, смотря на огромность, красоту и стройность его зданий, признал божественное всемогущество, по мере себе дарованного понятия. Вторая книга — Священное Писание. В ней показано Создателево благоволение к нашему спасению. В сих пророческих и апостольских богодохновенных книгах истолкователи и изъяснители суть великие церковные учители. А в оной книге сложения видимого мира сего суть физики, математики, астрономы и прочие изъяснители божественных, в натуру влиянных действий суть таковы, каковы в оной книге пророки, апостолы и церковные учители. …Обои обще удостоверяют нас не токмо о бытии Божием, но и о несказанных к нам Его благодеяниях. Грех всевать между ими плевелы и раздоры!»[6]
Михайло Ломоносов (1711-1765)
Как видим, разность исходных задач науки и богословия предполагает единство цели — спасительное познание и прославление Творца.
Древний учёный мир не знал разделения познания на области практическую и мировоззренческую. Любомудрие (по греч. φιλο-σοφία) для греков было единым цельным знанием о Вселенной. Так, занятие геометрией у Пифагорейцев считалось философией (любовью к мудрости), более того, даже возводилось до знания вещей, по их мнению, божественных. Восточная христианская мысль унаследовала цельность подхода древних к познанию. Святитель Василий Великий (ок.329-379), выделяя «Священные Писания, образующие нас посредством учений таинственных» и вводящие нас в жизнь вечную, говорит что «пока, по возрасту, не можем изучать глубину смысла их, мы и в других писаниях, не вовсе от них далеких (курсив наш. — д.Я.), упражняем на время духовное око. …Посвятив себя предварительному изучению сих внешних писателей, потом уже начнем слушать священные и таинственные уроки, и, как бы привыкнув смотреть на солнце в воде, обратим, наконец, взоры к самому свету».[7]
Эту же мысль выражает Климент Александрийский (150 — 215): «Как свободные искусства[8] ведут к их госпоже философии, так и сама философия (любовь к мудрости) в конечном итоге приводит к мудрости. Философия является средством для осуществления мудрости, сама же мудрость есть знание причин вещей божественных и человеческих. Следовательно, мудрость — госпожа философии, подобно тому как философия — госпожа всех предварительных наук».[9] И святой мученик Иустин Философ († 166), говоря о том, что учение Христа «возвышеннее всякого человеческого учения», утверждает, что «всё, что когда-либо сказано и открыто хорошего философами и законодателями, всё это ими сделано соответственно мере нахождения ими и созерцания Слова».[10] Другими словами, всё истинное из внешних наук относится к откровению Божества, а значит является частью единого цельного познания Творца и творения.
«Правда и вера суть две сестры родные, дщери одного всевышнего Родителя: никогда между собою в распрю прийти не могут, разве кто из некоторого тщеславия и показания своего мудрования на них вражду всклепнет. А благоразумные и добрые люди должны рассматривать, нет ли какого способа к объяснению и отвращению мнимого меж ними междоусобия…».[11]
Надъестественное положение математики
«Математика есть познание того, что само по себе бестелесно, но созерцается в теле».
прп. Иоанн Дамаскин († ок.754)
По словам преподобного Иоанна Дамаскина, математика «занимает среднее место между» познанием материального (то, что «созерцается в теле») и богословием (которому «свойственно рассматривать бестелесное и невещественное»)[12]. Другими словами, в математике отвлечённые понятия получают надматериальное бытие.
Имея дело с чистыми абстракциями нашего ума, математика отрывает нас от мира видимого и чувственного и возвышает к идеальной и бестелесной реальности. По этой причине математические аналогии, наименее обременённые земными ассоциациями, наиболее пригодны для иллюстрации вопросов богословия. Всё выше сказанное располагает представить вашему вниманию одну математическую аналогию, иллюстрирующую союз богословия и науки. Речь пойдёт о множестве комплексных чисел.
Множество комплексных чисел в качестве иллюстрации соработничества науки и богословия
«Мнимые числа — это прекрасное и чудесное убежище божественного духа, почти что сочетание бытия с небытием»
Лейбниц (1646-1716)
Итак, комплексные числа — это числа вида χ + ¡γ, где χ и γ —действительные числа, а ¡ — так называемая мнимая единица (¡2= -1); χ называют действительной частью, а γ — мнимой частью комплексного числа. Действительные числа (в силу построения) есть частный случай комплексных чисел (при γ = 0); комплексные числа, не являющиеся действительными (γ ≠ 0), называют мнимыми числами; а при χ = 0 комплексные числа называют чисто мнимыми.
Комплексные числа представимы в виде точек на плоскости, на которой вводится система координат: по горизонтальной оси откладывается действительная часть числа, а по вертикальной — мнимая часть комплексного числа. Каждая точка плоскости (χ ,γ) соответствует некоторому комплексному числу χ + ¡γ. В связи с этим говорят, что между комплексными числами и точками плоскости существует взаимно однозначное соответствие.
Всё предшествующее сказано для того, чтобы провести аналогию между множеством комплексных чисел, представленных в виде точек плоскости, и образом единства богословия и науки. Плоскость соответствует единому цельному человеческому познанию, вертикальная ось указывает на богословие, горизонтальная — на науку. Так, мнимые части комплексных чисел (по вертикальной оси) устремляются горé, подобно богословию, имеющему предметом Неотмирность, а действительные части (горизонтальная ось) остаются всегда дóлу, подобно науке, строящей картину Творения. Бесконечность устремления вверх оси чисто мнимых чисел соответствует бесконечности богопознания Непознаваемого, а бесконечность роста вдоль оси действительных чисел — бесконечности усовершенствования научной картины мира, никогда не могущей достичь глубины оригинала.
Сами же комплексные числа (от лат. complex тесно связанный), образующиеся из двух составляющих, с одной стороны, нераздельны, что соответствует пронизанности тварного мира нетварными действованиями (ἐνέργεια) Бога, а с другой стороны, неслитны, что является образом качественного различия тварной природы и действий Бога, Которым всё живёт и движется и существует.
Таким образом, всякий тварный предмет, подлежащий познанию (будь то капля воды или область бессознательного), имеет как тварную природу (что соответствует действительной части комплексного числа), так и пронизан нетварными энергиями Божиими (что соответствует мнимой части комплексного числа). Причём, истинная наука, изучая данный предмет, восходит от твари ко Творцу, а богословие служит обóжению сего предмета, возводя его к домостроительному Замыслу Создателя.
Иными словами, богословие, нисходя с высоты богомыслия и прикасаясь к предметам познания, служит делу обóжения твари, наука же, восходя от твари ко Творцу, открывает премудрость Божию в творении.